Откуда взялась в России вся эта странная публика в малиновых пиджаках в начале 90- х годов? Откуда, как по мановению руки, появились мафии, крестные отцы, организованная преступность, которая стал подминать под себя и общество и государство? Скажут, что это обычный путь первоначального накопления капитала. Но ведь этот же путь прошли и другие страны бывшего соцлагеря, и чего-то там подобного размаха уголовщины не наблюдалось.

Я уточню, для появления блатного мира во всей его красе, для захвата экономических высот не потребовалось даже и разбега, все это появилось моментально. Вот сегодня накрылась медным тазом советская власть, а завтра парни в трениках уже давили на газ в БМВ и Мерседесах, назначали стрелки и делили наше добро.

Скажут, что в СССР очень многие прошли через зону. Это так. Но дело в том, что криминальные авторитеты никогда ни в одной стране мира ни при какой погоде не заказывают музыку, они занимают свою нишу, но не более того. Здесь же вся страна начала жить по понятиям, растопыривать пальцы веером и по фене ботать. На центральных каналах ТВ блатной парень трогательно исполнял песню, а в клипе самые натуральные бандитские рыла всаживали друг в друга свинец, и певец по ним голосил: «Братва, не стреляйте друг в друга».

По понятиям стали мгновенно жить и бывшие комсомольцы и бывшие партийцы, красные директора и профессора.

Господа, я не преувеличиваю! Я видел все это собственными глазами! И не я один, вся страна «наслаждалась» этим зрелищем. Конкретные пацаны вкусили и денег, и власти, удовольствий. С риском для жизни, конечно. Но в России всегда жили не робкие люди. И вот в итоге:

Давайте, Люся, потанцуем,

Поговорим о том, о сём.

Как часто, Люся, мы рискуем…

Эта песенка звучала везде и всюду, как гимн торжествующих пацанов, которые получили то, что даже в мечтах своих себе представить не могли урки всех времен и народов. Пусть масштабная власть их имела короткий век, но она была. Предприниматели, когда их обкладывали бандиты данью шли в милицию, а там им говорили, чтобы они решали свои проблемы сами. И они шли к другим бандитам.

Еще раз повторим наш вопрос — откуда в считанные месяцы подвсплыл уголовный айсберг? Ведь СССР — это страна победившего социализма, где человек человеку брат и товарищ. СССР — это страна, в которой семьдесят лет не было частной собственности, и с пороками жадности и потребительства боролись всем миром. СССР — это единственная страна, в которой как класс существовала интеллигенция, певшая: «возьмемся за руки друзья, чтобы не пропасть по одиночке».

И вот тебе и на: «Давайте, Люся, потанцуем».

Но все дело в том, что СССР помимо общества социализма, гуманизма и светлых идеалов коммунизма, был еще и обществом «блатных».

Когда ленинцы укрепились у власти, они столкнулись с диким падением нравов, что было естественно после гражданской войны. Они столкнулись с колоссальной уголовной преступностью. И надо признать, что при всех усилиях, направленных на искоренение преступности, справиться они с ней не могли.

Когда с помощью расстрелов где-то к 1925 году удалось сбить волну уголовщины, разгромить организованный бандитизм и защитить города от откровенного бандитского террора, оказалось, что массовую преступность плодили пролетарские окраины. Т.е. те, кто был формально властью в стране — пролетариат. Эти пролетарские окраины жили во многом по понятиям, и волна блатной романтики в этой среде не спадала вплоть до 70-х годов ХХ века.

Скажем, Эдуард Лимонов описывает пролетарский, но одновременно блатной и бандитский Харьков после войны, я моложе Эдуарда почти на 20 лет, но мой-то поселок тоже был блатным.

В двадцатых годах ленинцы нашли очень интересную формулу по отношению к уголовникам, они назвали их «социально близкими». Выходцы из дворян, буржуазии, зажиточных крестьян и мещане были для них социально далекими и подлежали дискриминации в правах, вплоть до того, что не имели возможность участвовать в выборах, а урки были им социально близки. Ленинцы верили, что, избавившись от пережитков прошлого, они перевоспитают этих заблудших ребят из городских низов.

Было и еще одно потрясающее решение. Ленинцы наладили контакт с лидерами уголовного мира. Сейчас об этом много уже написано, — например, как Дзержинский лично завербовал одесского уголовника-еврея, приговоренного к расстрелу за бандитизм. И как тот стал посредником между партией и уголовниками и умер в чине генерала НКВД уже в 50-е годы.

Вот такими как он и была создана каста «воров в законе».

Зачем все это делалось? Да все очень просто. Воры в законе следили за тем, чтобы уголовный мир не лез в политику, и за это уголовники всегда имели преимущества перед политическими. Уголовников следователи называли на «вы», их нельзя было бить и пытать. В лагерях уголовники составляли высшую касту.

Хитрые большевики, конечно, добились успехов. Главное для них — не было перетока из блатных в политические. Блатные не стали носителями антисоветской идеологии. И более того: часть блатных даже неплохо воевала во время войны против фашистов.

При этом блатной мир оставался, в общем-то, единственной разрешенной оппозиционной нишей в СССР. Только в этой нише человек мог спрятаться от комсомола, парткома, собраний, прочистки мозгов и прочего и прочего. Блатной был свободен в СССР от марксистко-ленинской идеологии. Он обязан был быть лояльным к строю, не лезть в политику, не сотрудничать с иностранными разведками, вот и все. Но в тоже время волен был морально разлагаться и жить по понятиям и на воле и на зоне.

Блатная среда выработала в СССР свою идеологию и понятия, и эта идеология и понятия усваивались самыми широкими массами. Причем, если где-то до конца сороковых и начала пятидесятых годов еще существовала прежняя национальная Россия, и люди, родившиеся до революции и помнившие ту Россию, жили в значительной мере прежними представлениями о добре и зле, то в эти годы произошел демографический перелом. В начале 50-х молодежь до 30 лет составила 70% населения.

Эти молодые люди не были уже приобщены к нормальной культуре, они были в полной мере советскими. И именно эта молодежь после войны с утроенной силой потянулась к уголовной культуре и понятиям, как альтернативе.

Конечно, сознательный выбор делали единицы. Всем остальным в силу очень низкой общей культуры общества, эти понятия были просто близки. Жители бараков породили особую социальную среду.

Но, между прочим, и крестьянская молодежь этого периода не очень отставала. Люди из блатного мира были «звездами» в своих селах и деревнях.

В селе, где жили мои родители в детстве, был очень популярен (в смысле известен) вор-рецидивист по кличке Мистер. Любопытно, что и я приезжая к бабушке, что-то слышал о нем краем уха, хотя он к этому времени был старым и уже сошел с ума. Когда он умер, то обнаружили, что он из подпола своего дома прорыл подземный ход к реке. Видно все время ждал, когда за ним придут, хотя уже приходить к нему было незачем, доживал он свой век мирно.

Блатная идеология родила очень простой принцип не участия в официальной жизни. Власть с ее примочками сама по себе, а мы сами по себе.

Уголовная идеология предполагала, что свои проблемы нужно решать самим, а не втягивать в это государство, что с государством сотрудничать нельзя, что нельзя закладывать своих.

Естественно, что жизнь воров и бандитов и жизнь большинства в СССР — это две разные жизни, но дворовые понятия поведения выстраивались не на основе официальной идеологии. Это только у писателя Гайдара Тимур имел команду, и он победил хулиганскую группировку Мишки Квакина. В реальной жизни были Квакины — это хулиганье и были обычные ребята, жившие по понятиям дворовой чести, но никаких Тимуров с командами не наблюдалось.

Я помню, как наш старый учитель биологии лет семидесяти, Сан Саныч, чей расцвет пришелся на сталинскую пору, сказал нам на уроке, что нельзя поступать исходя из ложного товарищества: «А если бы ты увидел, что твой товарищ пограничник пропустил шпиона, разве ты не рассказал бы об этом командиру?» — грозно спросил он. Я учился тогда в классе пятом, но тут же подумал про себя, что Саныч хитрит, что речь идет о разных вещах, одно дело граница, а другое дело стучать на своих одноклассников. Я уже был вооружен дворовыми представлениями о чести.

«Блатняк» мощно противостоял и официальной культуре. Ну не хватало народу прекрасных песен Дунаевского и Соловьева-Седого и прочих членов Союза композиторов. Я даже не про «сидели два сокола. Один был Ленин, другой — Сталин». Народу хотелось своих песен, и народ сочинял их, как умел. И написано этих песен в стиле блатной культуры было великое множество.

У нас часто весь блатной репертуар сводят к одесским песням. На самом деле был огромный пласт дореволюционных блатных песен. И они мгновенно затрагивали струны простых русских людей. И это было не случайно. В основе большинства этих песен лежала по-своему мощная драматургия, обычно трагическая судьба человека: «Придавили суки, придавили! Отобрали волюшку мою. Золотые кудри поседели. Я у края пропасти стою». Или песня: « Вез я девушку трактом почтовым…» Вот рядом с тобой прекрасная девушка, а тут казачий разъезд и девушку убивают. При большевиках эту песню умудрились переделать в песню о революционерке, которую убили казаки. На самом деле, в первоисточнике девушка была блатной и бежала с тогдашней зоны.

В этом же блатном ключе стали писать песни и о войне. Людям мало было официоза, там не было правды. А правды хотелось. И искалеченные люди, которые с гармонью пели на вокзалах и в поездах, со своими шрамами и ранами, иногда обгоревшие и слепые, иногда без ног, вполне вызывали доверие. И аппелировали эти песни — к народу: «Ах, милые русские люди! Родная моя сторона!» В этой песне герой вернулся домой, а жена его вышла замуж за бухгалтера и жулика. И герой спрашивает свою Клаву, как она смогла его «красавца, орла и героя, сменять на такое говно?»

Всю глубину любви к блатняку показывает колоссальный успех фильмов о блатных, и тех блатных песен или стилизованных под них, которые иногда звучали с экрана. Скажем, первый советский звуковой фильм «Путевка в жизнь» имел в основе противостояние двух персонажей блатного русского Жигана, которого играл обаятельный Жаров, и человека непонятной национальности Мустафы. Жиган-Жаров пользовался у народа бешеной популярностью. Тем более в фильме была показана «малина», пелись блатные песни.

Народ ответил своей частушкой на пропагандистскую начинку фильма: «Мустафа дорогу строил, а Жиган по ней ходил. Мустафа по ней поехал, а Жиган его убил».

Или через тридцать лет после «Путевки» вышел на экраны фильм «Республика ШКИД», где звучала старинная блатная песня «По приютам я с детства скитался…» И вся страна тут же запела эту песню, она была безумно популярна среди детей моего поколения, хотя мы к приютам уже отношения не имели.

Случайно написанная, стилизованная под блатняк, песня «Шаланды полные кефали» была любимой песней советских людей разных поколений на протяжении десятилетий. А как любили блатную песню в исполнении Юрия Никулина «Постой паровоз, не стучите колеса…»

Это говорит о том, что в душах нескольких поколений советских людей блатная культура была своей, родной. Это закладывалось в детстве, а потом уже это было не истребить. Не зря, по-моему, Евтушенко, с ревностью написал о том, что поют блатную песню про «Мурку» и космонавты и профессора.

Вот вам и ответ на вопрос — откуда взялся этот блатной мир, который заполонил нашу жизнь после того, как официоз в лице марксизма-ленинизма канул в небытие. Изнанкой самого передового учения в мире было то, что народ был отторгнут от действительной культуры и воспитывался на суррогатах.

Большевиками был уничтожен тонкий пласт культурных людей, и на восстановление потребовалось столетие, да и то — неизвестно как дело дальше пойдет.

Во всяком случае, нет ничего удивительного в том, что наша элита стала блатной и начала жить по понятиям. Это в них изначально было заложено и в определенных обстоятельствах расцвело пышным цветом.

Только поделили они наше добро не по дворовым честным понятиям, когда сильный защищает слабого, а по понятиям лагерным: «умри ты первым…»

Теперь вам, господа, понятно, откуда взялся необычный успех на сегодняшний день такого явления, как «русский шансон?». Этот новоявленный блатняк, который пользуется спросом все у тех же русско-советских людей. Звучит во всех маршрутках.

Но что любопытно. Я для интереса послушал несколько дней сверхпопулярное (судя по обилию рекламы) радио «Шансон». Да — пошлость, да — избитость сюжетов и смешная поэзия. Однако только на этом радио иногда поют о судьбах простых русских людей.

Получается забавно и грустно. Власть с 1991 года живет по уголовной идеологии, в которой господствует право сильного. Официальные средства информации работают в жанре советского государственного патриотизма. Есть несколько ТВ каналов, целевой аудиторией является космополитическая молодежь и не только молодежь. Есть финансируемое государством «Эхо Москвы», целевой аудиторией которого являются взрослые космополиты, есть телеканал «Звезда», на котором господствует ностальгия по СССР. Но для русских людей нет практически ничего!

Включай радио «Шансон» и слушай про «Владимирский централ», а может быть, тебе споют и «Милые русские люди, родная моя сторона».

Я не хочу сказать, что на этом радио правят бал русские патриоты, но это профессионалы, знающие, при каких условиях их будут слушать простые русские.

* * *

Я никогда не дружил с блатными, но дворовая культура, а иной для меня первоначально не было, являлась по сути блатной. Я уже говорил об этом. И было много ребят, которые косили под блатных, пели блатные песни. Одно из моих первых воспоминаний такого рода: мы, мелюзга, сидим вокруг Кольки Потокина, который нам казался взрослым, он играет на гитаре и поет. К примеру, такую песню: «Жил в Одессе парень-паренек, ездил он в Херсон за арбузами. Арбузов он там не покупал, а ходил и шарил по карманам».

Блатные песни меня притягивали, как и других мальчишек, но и приводили в недоумение. Было очень много непонятного и нелогичного в них. Скажем, этот паренек, который шарил по карманам… В Одессе у фонтана его «ждала девушка в платье темно-синем», а он «шарил по карманам, а потом б.. водил по ресторанам». Я ничего не понимал. Если у тебя есть девушка, то на этих-то зачем деньги переводить? Я воспринимал этот поступок паренька, как вынужденный, но не понимал, кто его вынуждает.

Но и дальше в песне было много загадок. Так паренек, обращаясь к девушке, спрашивает: «Кто же познакомил нас с тобой? Кто преподнес печаль разлуку? И на наше счастье и покой, о, Боже мой, поднял окровавленную руку?» Ответ был странный для меня: «Лагерь познакомил нас с тобой, суд преподнес печаль разлуку, а какой-то лысый прокурор, о, Боже мой, поднял окровавленную руку».

Я не понимал, какой лагерь познакомил их? Пионерский? К тому времени я знал, что мужчины и женщины отбывают срок в разных лагерях, я не знал, что раньше было по-другому.

Или песня с такими словами: «Мне девки ноги целовали как шальные». Что заставляло девок коллективно целовать ноги блатному? Мы не понимали, а такой мотив, как деньги, был нам еще долго неизвестен.

Кстати, среди всяких шуток и прибауток, которые ходили среди ребят поселка, было тоже много странных и неприличных выражений. И только сейчас я, возвратившись к прошлому, понимаю, что это гомосексуальный лагерный жаргон.

Как становились блатными в СССР?

Это интересный вопрос потому, что во все времена путь преступника и уголовника лежал через желание нажиться незаконным путем. Но не то было в СССР. Ну как можно было разбогатеть с помощью уголовщины в тоталитарном государстве? Грабить на улицах и воровать по карманам? Но что можно обнаружить в этих карманах? Рваный рубль или трешку? Пойти и ограбить банк? Смешно даже говорить об этом. Ограбить квартиру? Сколько волокиты, но в итоге вынесешь оттуда телевизор «Рубин».

Нет, в России времен СССР большие деньги получить можно было в торговле, официально работая продавцом или лучше завсекцией или завмагом, но никак уж не выйдя на «большую дорогу». Хотя были, конечно, криминальные области, которые приносили доход, — скажем, торговля золотом или антиквариатом — но эти сферы в нашем поселки освоить было нельзя.

Я уже описывал те преступления, благодаря которым люди в нашем поселке попадали в тюрьму, на моей памяти только один парень сел на три года за то, что снял дубленку с прохожего. Типичный путь в уголовщину был другой.

Мальчик из неблагополучной семьи попадал в компанию, где имели представления о понятиях, и до мальчика постепенно доходило, что он может стать исключительным, что он может плевать на мир фраеров, что учиться и работать в этой жизни не обязательно. Он приобретал отвращение к обычной жизни. И из неудачника и двоечника он в своих глазах превращался в крутого. Ему на этих «малинах» открывали «тайные знания», его посвящали в избранные. И это пьянило подростков.

Помню, когда я уже работал учителем, наш завуч Ф. Б, женщина с ироничным и дерзким умом, полушутя сказала о такого рода отщепенцах: «У них там пиво, карты и девочки, а мы что им можем предложить? Казёнщину?»

Это превращение в блатных происходило и на моих глазах. Нашему классу фатально не везло на классных руководителей. Обычно авторитетные классные дамы отбояривались от второгодников, и все эту шушеру засовывали к нам. В итоге, их было человек пять в нашем классе, плюс к этому парочка наших собственных мерзавцев.

И вот учился мальчик плохо, но был он обычным мальчиком, но тут примыкал к блатным и сразу чувствовал свою силу, ему объясняли, что у него есть право на все, он блатной. Это был путь к свободе. Оказывается, что учителей можно не боятся. Оказывается, что родителей можно не боятся. Оказывается, блатной — это царь и Бог.

Это гоп-компания у нас обычно не высиживала больше трех уроков. На первом уроке они еще были сонные, на втором оживлялись и «разминались», на третьем начинали травить учителя, и их либо выгоняли, либо они сами уходили. Просто брали и уходили с урока. К нашему облегчению и к облегчению учителя.

Скажем, был у нас учитель биологии Сан Саныч, я его уже упоминал, что-то его заставило придти в школу и подрабатывать, будучи пенсионером. И вот Саныча травила эта шпана особенно яростно. Раз перед его уроком эти здоровые уже ребята попрятались в настенные шкафы. Саныч пришел готовый к пытке, но не увидел своих мучителей и сказал: «А подонков-то нет». И вот ведет он урок, а через десять минут из шкафов: «Мяу, мяу, гав-гав».

Или Санычу эти мерзавцы нашли стул на трех ножках. Поставили. Он не заметил. Шпана замерла в предвкушении цирка. Саныч сел…но не упал. Сидит себе, как ни в чем не бывало. Шпана разочарованная ушла с урока. А Саныч сидел-сидел, а потом посреди урока случайно посмотрел вниз, увидел, что у стула нет ножки и в ту же секунду, мы только увидели его ноги, торчащие вверх в фиолетовых носках.

Но в следующий раз эти уроды забили Санычу гвоздь в стул, если бы он сел, то мог бы погибнуть, а придурки пошли бы в колонию — но хулиганье убежало, а мы убрали этот стул.

Блатные жили довольно привольно: не учились, тусовались и, главное, как созревали, ходили на «танцы». Танцплощадки были центрами тогдашней молодежной жизни, и тут, если блатной крут, то он мог стать «королем танцплощадки», а это грело душу.

Мне эта публика всегда была отвратительна. Класса до шестого я довольного легко подчинял себе мальчишек, у меня были соратники, но потом я дал резкий крен. По натуре я оказался человеком гуманитарным, а не политическим. Это политическому человеку нужна власть, он получает от нее кайф, и блатному нужна власть, как источник садизма и самореализации. Гуманитарному человеку власть не нужна, она ему в тягость. Но взглядом бывшего вожака я многое замечал.

Среди блатных не было нормальных отношений, между ними не было дружбы потому, что не было человеческих отношений. (Думаю, что в политике такая же история). Но блатные сбивались в стаю, т.к. только стаей они могли добиваться желаемого и наводить страх. Среди блатных не могло быть откровенных трусов. Вожаками среди блатных становились не самые сильные, а самые умные и циничные.

Но среди этой публики были симпатичные мне ребята. С некоторыми я до поры даже дружил. У нас в классе был такой второгодник — Серега Курышкин. Парень здоровый, храбрый и очень неглупый, он любил слушать в моем исполнении пересказы книг, которые я читал. А я любил слушать в его исполнении блатные песни. Один раз мы поехали в автобусе всем классом в Дом пионеров в Москве, мы сели с нашей компанией в углу и Серега потихоньку пел нам всякие блатные мелодраматические песни о любви, где все заканчивается очень хорошо.

Миша Квасков, которого Серега несколько примучивал, рассказал мне по секрету, что отца Курышкина убил охранник, когда папаша пытался угнать машину с автобазы. Матери у Сергея тоже не было, воспитывала его тетка, которая работала в нашей бане: она сидела на входе и проверяла входные билеты, а еще убиралась, не обращая внимания на голых мужиков.

Сергей, по большому счету, был не злым парнем, хотя и баламутил изрядно. Однажды он бегал со здоровенным ножиком по классу, и прыгнул перед дверью, он пролетел с вытянутым ножом за секунду до того, как вошла беременная на последних месяцах учительница русского языка и литературы.

В тюрьму он попал рано, за что — не знаю. И вот как-то возвращаюсь я домой, я уже тогда работал учителем, и тут Серега со своей шайкой водку пьет. Увидел меня, подошел, лицо у него черное, обоженное морозами, стали разговаривать. Серега глядел какими-то мутными, незнакомыми и злыми глазами и, вдруг, спросил, могу ли я его устроить учителем труда? Усмехнувшись, он добавил, что освоил с десяток профессий. Я стал говорить, что ему имеет смысл поискать ему другую работу. И тут он засмеялся и сказал, что пошутил.

Он явно проверял мою реакцию — остался ли он для меня человеком. Для меня остался, но… Через некоторое время какая банда стала грабить пьяных пролетариев, идущих с работы после получения зарплаты. Мужиков подкарауливали в темноте, зверски били и отбирали получку. Банду нашли и арестовали их всех, главарем оказался Серега.

Это к вопросу о благородстве блатных.

Серегу еще сажали раза два, последний раз он вышел на свободу уже в 90-е годы и, если верить слухам, решил, что по понятиям он самый уважаемый уркаган в городе. Будучи природным вожаком, он объединил вокруг себя всю рвань и взялся бороться за место под солнцем. Его убили.

Второй симпатичный мне в детстве мальчик был Вова Ястребов. Такой забавный пузан был, меланхоличный, мать растила его без отца. Потом Вовка вырос в стройного и красивого молодого парня и стал попадать за разные дела в комнату милиции. Помню, как он с восторгом рассказывал мне про нового мента, который классно обыскивает, не шарит по карманам, а одним движением хлопает по карману. И Вовка показал, как именно. Главная мысль заключалось в том, что если чего в кармане есть, то на дне. Меня все это не очень вдохновило, но я понял, что Вова уже живет в другом мире.

Позднее он умер в тюрьме от туберкулеза.

«Умер жульман, умер жульман, умерла и слава» — так пелось в одной песне.

* * *

Помню: осень, промозглая погода, изморось, уже холодно, все мы в куртках. Мне лет 13, я в кругу взрослых ребят пришел в центр поселка, мы стоим под желтыми, тусклыми фонарями, вокруг нас такие же группы, мы переглядываемся настороженно.

И вдруг, появляются двое солдат, к которым относились не очень дружественно, два широкоплечих русоволосых сержанта видно возвращались из самоволки от девушек из общежития. Сержанты без шинелей, они идут как сквозь строй, они ко всему готовы, в их глазах такая решимость и сила, что все «крутые» отворачиваются, словно не видят их.

Волнение сержантов выдавало только то, что они шли, тесно касаясь друг друга плечами. Вот так они и ушли, и никто не посмел ничего им сказать.

Я бы хотел так пройти по жизни.

* * *

Весна, мне шестнадцать лет, я с нашей местной шпаной еду на фильм «Генералы песчаных карьеров», вообще-то я уже провожу все время за книгами, но тут март, теплый ветер, тает снег, и прошел слух, что идет потрясающий фильм. Мы гордо и медленно поднимаемся наверх, на самые последние ряды в кинотеатре. И какая-то девочка, моя ровесница, когда я дохожу до нее, говорит именно мне: «Ты ко мне?» И голос ее вибрирует от волнения, и сама она вытягивается в струну. И она показывает на место рядом с собой. Видно она меня приглядела, пока я поднимался, и что-то для себя решила. Я гордо говорю: «Нет, я не к тебе». И поднимаюсь дальше довольный собой.

Котенчик, а может быть, я был «к тебе»? Чем я больше живу, тем меньше понимаю, кто тут к кому? А ты была миленькая, и у тебя было отважное сердечко.

Фильм этот потряс тогда молодежь всей страны. Недавно я пытался его посмотреть еще раз, тяжелый и довольно нудный фильм. Но это было близко советской молодежи: пусть мы не голодали и не жили в пещерах, но в фильме был благородный герой, «блатной принц», и была любовь к белокурой девушке, и была драма, как в любимых наших блатных песнях.

И не случайно песня из этого фильма стала гимном ребят из фильма «Бригада», который был снят о жутких 90-х годах. И еще у героев фильма «Генералы песчаных карьеров», по сюжету детей угнетаемых бедняков, была свобода жить в этих самых «карьерах». Они были вполне самостоятельные.

Это трудно сейчас объяснить, но в сверхконтролируемом обществе, в каком мы все жили, даже свобода этих несчастных, была притягательна.

* * *

Или, вдруг, в киосках стала продаваться пластинка с песней, стилизованной под блатную. Невероятная вещь для СССР. На пластинке парень рассказывал, как он любил девушку и ходил ей петь песни, а она слушала его на балконе. И вот однажды он пришел, а ему сказали, что девушка умерла. И он поет песню со словами: «Я плачу, я рыдаю, дорогая».

На самом деле этот сюжет уже тысячекратно обкатывался в блатных песнях до этого исполнителя. Но эта пластинка продавалась открыто в советской торговле и имела бешеный успех. Я не знаю, продавалась она только в Подмосковье, или по всему СССР. Если по всему СССР, тоя уверен, что она била все рекорды продаж.

* * *

Но не следует думать, что жизнь людей тогда была каким-то адом.

Когда я писал все это, я пытался вспомнить о своих проблемах в нашем поселке, и практически ничего не вспомнил. За все время у меня был один серьезный конфликт, и то я там изначально был не прав. И пользуясь этим, меня пытался начать прессовать один парень, который был на два года старше меня, настоящий бандит (потом он сидел). Я, конечно, впал в печаль. На моей улице не было старших ребят, они выросли уже и жили взрослой жизнью. Я был по сути один и готовился к тяжким перспективам.

И тут приходит ко мне одноклассник Вова Медведев и, желая поддержать меня, говорит, что этот мой враг Ф. не выходит из дома, боится. Я сначала не придал его словам значения, но вот я сталкиваюсь со своим врагом, а он не проявляет агрессии, более того, пытается растянуть губы в улыбке. Он был гадом, но отнюдь не трусом. Как же ему доходчиво объяснили, чтобы он ко мне не лез!

Выяснилось, что ко мне относились хорошо очень многие. И Вовку они прислали, чтобы сказать — живи спокойно, ты защищен.

* * *

Я разошелся со «средой» годам к шестнадцати окончательно. Мне был не интересен их мир и их увлечения, они не читали книг и журналов, и не интересовались историей и политикой. И при всем при этом они не лезли ко мне, оставляя мне право жить так, как я хочу.

Сейчас не боюсь написать, что они меня уважали. Я был другой, но я был и свой для них.

Уже после школы я работал в Шереметьево, и вот мы возвращаемся вместе с Колей Емельяновым, моим одноклассником, вместе сходим с автобуса. А там, на травке, сидят ребята из моего поселка, я их не очень хорошо знал, кроме двоих-троих, а всего их было семь человек, они сидят и пьют водку.

Коля бледнеет и говорит мне, что у него были проблемы с Ш. Этот Ш. уже отслужил в армии, широкогрудый такой свирепый парень. И Коля в надежде шепчет: «Они же твои друзья». «Какие они мне друзья» — выдавливаю я из себя, понимаю, что попал в очень нехорошую ситуацию, но принимаю сторону Кольки, разумеется. И мы молча идем, они молча сидят. Ш. иронично исподлобья смотрит на Кольку. Тот идет, опустив голову, и спотыкается, что понятно. Мы проходим, они остаются у нас за спиной.

И тут я слышу, как кто-то из сидевших говорит про меня: «Мы его хотели водкой угостить, а он даже не поздоровался». И тут Ш. говорит спокойно: «Все нормально».

Мне даже сейчас стыдно, что я сказал про них: «Какие они мне друзья». Я-то для них был свой. И тот же Ш. все понял, и чтобы меня не ввязывать во все это, дал Кольке спокойно уйти.

* * *

Я жил в этом поселке с этими людьми, с этими ребятами, и никто из них не причинил мне зла, более того, как сейчас я понимаю, я был защищен, как никогда потом в жизни.

Может быть, поэтому я веду свою маленькую войну, имея в виду их интересы? Интересы простых русских людей.

* * *

А Советская власть точно была с бандитами социально близкой. Первые красные вожди в большинстве своем очень неплохо знали «зону», прекрасно понимали психологию урок. Сталин во время отсидок мгновенно находил общий язык с блатными. И правили они Россией по понятиям, но никак не по законам.

И вот «социально близкие» в 1991 году слились в экстазе.

Сейчас вроде это проходит, у россиянской элиты другие кумиры. Но поживем — увидим, блатной след в нашей истории еще отнюдь не преодолен.